Такур из Раджастана - Учитель Мория

       Когда в нашей газете мы часто упоминаем о Гималайских Братьях - Махатмах - и приводим выдержки из их писем, вполне очевидно, что многие, читающие эту информацию впервые, имеют весьма смутное представление о том, кто Они и чем отличаются от обычных людей. Е.П.Блаватская, основательница Теософского Общества, на протяжении долгих лет имела непосредственный контакт с Гималайскими Учителями и смогла сама убедиться в их уникальных способностях, обладание которыми помогает им вести Человечество к Духовному Освобождению. В своей книге "Из пещер и дебрей Индостана" Е.П.Б. описывает встречу, по всей вероятности, с одним из Них.
       В поездке по Индии кроме полковника Олькотта (второго основателя Теософского Общества) её сопровождала целая группа путешественников. В основном это были индийцы, хотя позже к группе присоединились двое англичан: мисс Б*** и господин У***. Об остальных участниках путешествия Е.П.Б. пишет:
"На станции к нам также присоединились ещё несколько приятелей из туземцев, с которыми мы переписывались из Америки уже несколько лет. Все они члены нашего Общества, реформаторы юной Индии и враги браминов, каст и предрассудков, - громадного роста раджпут, независимый Такур из провинции Раджистана (буквально "обитель или земля царей"), которого мы давно знали под именем Гулаб Лалл Синга, но звали просто Гулаб-Синг. Об этом странном человеке шли самые удивительные и разнообразные толки. Ходила молва, что он принадлежит к секте раджа-йогов, посвящённых в таинства магии, алхимии и разных других сокровенных наук Индии.
       К слову сказать, Такуры играют в Индии ту же роль, какую играли в Европе средневековые бароны феодальных времен. Номинально они подвластны своим владетельным принцам, или же британскому правительству; но de facto они ни от кого не зависят. Построенные на неприступных скалах, их замки, кроме явного затруднения добраться до них, представляют ещё ту выгоду, что каждый из них сообщается с подземными ходами, тайна которых переходит лишь по наследству, от отца к сыну. Мы посетили два из таких подземных покоев; один из них способен поместить в своих обширных залах целую деревню. Одни йоги (кроме владельцев) и посвящённые адепты имеют свободный к ним доступ. До сих пор в разных местах Индии имеются обширные библиотеки, доступ куда пролил бы яркий свет не только на древнюю историю самой страны, но и на самые тёмные гипотезы всемирной истории. Некоторые из этих наполненных драгоценными рукописями библиотек находятся во владении туземных принцев и подвластных им пагод; но большая часть в руках джаинов (самой древней секты) и Такуров Раджпутов, старинные наследственные замки которых разбросаны по всему Раджистану, как орлиные гнёзда, на вершинах скал".
       Продолжая рассказ о путешествии, Е.П.Б. вспоминает одну из удивительных историй происшедших в то время, когда их сопровождал Гулаб Лалл Синг: "Вечером нас завезли в какую-то кругом обрамлённую лесом глухую лощину, из которой мы выехали на берег огромного озера. Мы вышли из экипажей у берега, густо заросшего тростником, у которого стоял большой, новый паром. Около парома не было никого, и берег казался совершенно пустым. Оставалось ещё часа полтора до солнечного заката. В то время, как наши люди с телохранителями и слугами Такура выкладывали из таратайки наши узелки и поклажу и переносили их на паром, мы уселись на какие-то развалины у самой воды, любуясь великолепным озером. У*** собирался нарисовать вид, который был действительно прелестен.
       - Не торопитесь запечатлевать эту местность, - остановил его Гулаб-Синг. - Через полчаса мы будем на острове, где виды гораздо красивее этого. Там мы можем провести ночь и даже всё завтрашнее утро.
       - Боюсь, темно будет уже через час, а завтра нам придётся рано выехать, - сказал У***, открывая ящик с красками.
       - Да на какой же это мы едем остров? - полюбопытствовал полковник. - Разве мы ночуем не здесь, у берега, где так прохладно и где...
       - Лес так полон игривыми леопардами, а тростник скрывает змей, хотели вы сказать, - перебил его, осклабляясь, Бабу. - Вон, взгляните направо, возле мисс Б***, под тростником! Полюбуйтесь счастливым семейством: отец, мать, дяди, тётки, дети, - начал он громко считать, - я даже подозреваю в этой компании тёщу...
       Мисс Б*** взглянула по направлению тростника и, заголосив так, что весь лес застонал ей в ответ, опрометью бросилась, как к спасительному ковчегу - к тонге. В трёх шагах от неё, сверкая блестящей кожей в лучах заходящего солнца, играло штук сорок змей со своими детёнышами. Они кувыркались, свивались, развивались, переплетались хвостами, представляя картину полного и невинного счастья. Такур присел было на камень возле У***, который уже собирался начинать рисунок, но тут оставил его и стал смотреть на опасную группу змей, хладнокровно покуривая свой неугасимый гэргэри (раджпутский кальян).
       - Криком вы только заранее привлечёте сюда из леса уже собирающихся на ночной водопой зверей, - немного насмешливо заметил он мисс Б***, которая пугливо высовывала из тонги своё бледное, искажённое ужасом лицо. - Бояться никому из нас решительно нечего. Не троньте зверя, и он вас оставит в покое и даже убежит от вас скорее, чем вы от него.
       С этими словами он слегка махнул чубуком по направлению семейной группы. Как громом поражённая, вся эта живая масса мгновенно стала недвижимою, а в следующую затем секунду исчезла с громким шипением и шуршанием в тростнике.
       - Да это чистый месмеризм!.. - воскликнул полковник, не пропустивший ни одного жеста Раджпута и сверкая глазами из-под очков. - Как вы это сделали, Гулаб-Синг? Как научиться этому искусству?..
       - Как сделал? Просто спугнул их движением чубука, как вы видели. Что же касается "искусства", то в этом действии решительно нет никакого "месмеризма", если под этим современным и довольно модным, кажется, словом вы подразумеваете то, что мы, дикие индусы, называем вашикаран видья, то есть наука очаровывать людей и зверей силою воли. Змеи убежали потому, что испугались.
       - Но ведь вы не отвергаете, что изучили это древнее искусство и имеете этот дар?
       - Нет, не отвергаю. Всякий индус моей секты обязан изучать вместе с другими тайнами, переданными нам нашими предками, тайны физиологии и психологии. Но что ж в этом? Боюсь, мой дорогой полковник, что вы вообще слишком склонны смотреть на мои малейшие действия сквозь призму мистицизма, - добавил он, улыбаясь. - Это вам Нараян, видно, наговорил про меня; не так ли?..
       И он ласково, хотя и с тем же загадочным выражением, опустил взор на сидевшего у его ног и редко спускавшего с него глаза деканца. Нараян потупился и молчал.
       - Да, - тихо, но весьма иронически ответил за него принявшийся за рисовальный аппарат У***, - Нараян видит в вас нечто более своего бывшего бога Шивы и весьма немногим менее Парабрамы... Поверите ли?.. Он нас серьёзно уверял в Насике, будто "раджа-йоги", в том числе и вы (хотя, признаюсь, ещё до сих пор я не понимаю, что такое именно "раджа-йог"), могут кого и что угодно, и одной силою воли, заставить, например, видеть не то, что у тех действительно перед глазами и что видят и все другие, а то, чего совсем нет и не было, и что находится в воображении магнетизёра или "раджа-йога"... Ха, ха... он называл это, сколько помню, майей, иллюзией.
       - И что ж?.. Вы, конечно, довольно посмеялись над нашим Нараяном? - так же спокойно осведомился Такур, смотря в темно-зелёную глубь озера.
       - Гм! Да... немножко, - рассеянно признался У***, который, поточив карандаш и разложив на коленях папку, внимательно начал всматриваться вдаль, выбирая самое эффектное для рисунка место. - Я, признаюсь, скептик в подобных делах, - добавил он...
       - Что за чепуха!.. Неужели кто-нибудь в состоянии уверить меня, что есть на свете такой магнетизёр или раджа-йог, который бы заставил... ну, хоть бы меня: видеть то, что ему заблагорассудится, а не то, что я сам вижу и знаю, что и другие видят?
       - Но, однако же, есть люди вполне верующие, ибо они убедились, что такой дар возможен, - небрежно заметил Такур.
       - Что же, что есть?.. Есть, кроме таких, ещё двадцать миллионов спиритов, верующих в материализацию духов! Только не включайте меня в их число.

Учитель Мория. Рисунок Е.П.Блаватской        - Но вы верите, однако, в существование животного магнетизма?
       - Конечно, верю... до известной степени. Если человек в оспе или другой прилипчивой болезни может заразить здорового человека, то, стало быть, и здоровый человек может передать больному избыток своего здоровья и вылечить его. Но между чисто физиологическим магнетизмом и влиянием одной особы на другую - бездна; переступать же эту бездну, в силу одной слепой веры, не считаю нужным...
       - Однако могут найтись средства убедиться в возможности этого явления. Например, если пред вами предстанет картина местности действительно существующей, но отдалённой и вам совершенно незнакомой, хотя не только известной магнетизёру, но именно той местности, о которой он заранее условился со скептиками, - что именно эту, а не другую местность вы увидите и опишете. Затем вы её действительно точно описываете... Разве это не доказательство?
       - Быть может, во время транса, припадка эпилепсии или сомнамбулизма подобная передача впечатлений и возможна. Не спорю, хотя сам сильно сомневаюсь. Но в одном, по крайней мере, я вполне уверен и всегда поручусь за это: на совершенно здорового человека, вполне в нормальных условиях, магнетизм не способен иметь ни малейшего влияния. Медиумы и ясновидящие провербально болезненны. Желал бы я посмотреть, какой магнетизёр или "раджа-йог" повлиял бы на меня?
       - Ну, У***, мой милый, не хвастайте! - вмешался до этого молчавший полковник.
       - Никакого тут нет хвастовства. Я просто ручаюсь за себя потому, что лучшие европейские магнетизёры пробовали свою власть надо мною, и каждый раз проваливались. Поэтому вызываю всех магнетизёров - живых и мёртвых, как и всех индусских раджа-йогов в прибавку, попробовать чары своих токов надо мною... Всё это сказки...
       У*** начинал горячиться, и Такур замял разговор, перейдя на другие предметы... Бабу и Мульджи ушли торопить людей нагружать паром: все приутихли и над нами, как говорится, "тихий ангел пролетел". Нараян, погружённый по обыкновению в созерцание Гулаб-Синга, сидел на песке неподвижно, обхватив колена руками, и молчал. У*** прилежно и тороп-ливо рисовал, лишь изредка подымая голову, и как-то странно хмурился, вглядываясь в другой берег, весь погружённый в свою работу... Такур продолжал покуривать, а я, усевшись на своём складном стуле, внимательно наблюдая за всем, не могла теперь оторвать глаз от Гулаб-Синга...
       "Кто и что такое, наконец, этот загадочный индус?" - думалось мне. - "Кто такой этот человек, соединяющий в себе как бы две совершенно отличные одна от другой личности: одну - внешнюю, для глаз, света и англичан, другую - внутреннюю, духовную, для близких друзей? Но даже эти самые друзья его, разве они во многом более других людей знают что-либо о нём? И что они знают, наконец? Они видят в нём мало отличающегося от других образованных туземцев индуса, разве только наружностью, да тем, что он ещё более, чем они, презирает все общественные условия и требования западной цивилизации... Вот и всё. За исключением ещё разве того, что он хорошо известен всем в центральной Индии; что его знают как довольно богатого человека, Такура, то есть как феодального начальника, раджу, - одного из сотен других подобных ему в Индии раджей. При этом он вполне преданный нам друг, который сделался нашим покровителем в дороге и посредником между нами и подозрительными и необщительными индийцами. Но кроме этого мы ровно ничего более о нём не знаем. Правда, нечто более, нежели другим, известно мне. Но я клялась молчать и молчу; да и то, что давно, очень давно, двадцать семь с лишком лет тому назад, мы встретились с ним в чужом доме, в Англии, куда он приезжал с одним туземным развенчанным принцем, и наше знакомство ограничилось двумя разговорами, которые хотя тогда и произвели на меня сильное впечатление своей неожиданной странностью, даже суровостью, но как и многое другое, всё это кануло с годами в Лету... Около семи лет тому назад он написал мне письмо в Америку, припоминая разговор и данное обещание; и вот мы опять увиделись на его родине - в Индии! И что ж? Изменился ли он в эти долгие годы, постарел? Нисколько. Я была молода тогда, и давно успела сделаться старухой. Он же, явившись мне впервые человеком лет 30, как бы застыл в этом возрасте... Тогда его поразительная красота, особенно рост и сложение, были до того необычайны, что заставили даже чопорную, сдержанную лондонскую печать заговорить о нём. Журналисты, заразясь отходящею Байроновскою поэзией, наперерыв воспевали "дикого Раджпута", даже тогда, когда на него сильно негодовали за то, что он напрямик отказался предстать перед королевские очи, побрезговав великою честью, для которой являлись из Индии все его соотечественники... Его прозвали тогда "Раджей Мизантропом", а салонная болтовня - "Принцем Джальмой-Самсоном", сочиняя о нём всевозможные сказки до самого дня его отъезда. Всё это взятое вместе разжигало во мне мучительное любопытство, не давая мне покоя и заставляя забывать всё остальное. Вот почему я теперь сидела перед ним, вперив в него глаза не хуже Нараяна. Я вглядывалась в это замечательное лицо с чувством не то страха, не то необъяснимо благоговейного уважения. Он явился к нам только в утро того дня, а сколько дум расшевелило его присутствие во мне, сколько загадочного он уже принёс с собою!.. Да что же это такое, наконец? - чуть не вскрикнула я. - Что это за существо, которое я встретила столько лет тому назад, молодым и полным жизни, но ещё суровее, ещё непонятнее? Неужели это брат его, а может и сын? - вдруг мелькнуло в голове. Нет, это он сам: тот же старый шрам на левом виске, то же самое лицо. Но, как и за четверть века назад, ни одной морщинки на этих правильных, прекрасных чертах, ни одного седого волоса в чёрной, как вороново крыло, густой гриве; то же выражение окаменелого спокойствия в минуты молчания на тёмном, словно вылитом из жёлтой меди лице... Что за странное выражение; какое спокойное, сфинксообразное лицо!.."
       - Сравнение не совсем удачное, мой старый друг! - вдруг как бы в ответ на мою последнюю мысль раздался тихий, добродушно насмешливый голос Такура, заставив меня страшно вздрогнуть. - Оно уже потому неправильно, - продолжал он, - что вдвойне грешит против исторической точности. Во-первых, хотя Сфинкс и крылатый лев, но он в то же время и женщина, а раджпутские Синги (Синг - лев на языке Пенджаба) хотя и львы, но никогда ещё не имели чего-либо женственного в своей природе. К тому же Сфинкс - дочь Химеры, а иногда и Эхидны, и вы могли бы выбрать менее обидное, хотя и неверное сравнение.
       Словно пойманная на месте преступления, я ужасно сконфузилась, а он весело расхохотался. Но мне от этого не легче.
       - Знаете что? - продолжал Гулаб-Синг, уже серьёзнее и вставая. - Не ломайте себе голову понапрасну: хотя в тот день, как загадка будет разгадана, раджпутский Сфинкс не бросится в море, но, поверьте, и русскому Эдипу от этого ничего не прибавится. Всё то, что вы когда-нибудь можете узнать, вы уже знаете. А остальное предоставьте судьбе...
       - Паром готов! Идите!.. - кричали нам с берега Мульджи и Бабу.
       - Я закончил, - вздохнул У***, торопливо собирая папку и краски.
       - Дайте посмотреть, - лезли к нему проснувшаяся Б*** и подошедший полковник.
       Мы взглянули на свежий, ещё мокрый рисунок и остолбенели: вместо озера с его синеющим в бархатистой дали вечернего тумана лесистым берегом пред нами являлось прелестное изображение морского вида. Густые оазисы стройных пальм, разбросанные по изжёлта-белому взморью, заслоняли приземистый, похожий на крепость, туземный бунгало с каменными балконами и плоскою крышей. У дверей бунгало - слон, а на гребне пенящейся белой волны - привязанная к берегу туземная лодка.
       - Да где же вы взяли этот вид? - недоумевал полковник. - Для того, чтобы рисовать виды из головы, не стоило сидеть на солнце...
       - Как из головы? - отозвался возившийся с папкой У***. - Разве озеро не похоже?
       - Какое тут озеро! Видно, вы рисовали во сне.
       В это время вокруг полковника столпились все наши спутники, и рисунок переходил из рук в руки. И вот Нараян, в свою очередь, ахнул и остановился в полном изумлении.
       - Да это "Дайри-боль", поместье Такур-Саиба! - провозгласил он. - Я узнаю его. В прошлом году во время голода я жил там два месяца.
       Я первая поняла, в чём дело, но молчала. Уложив вещи, У*** подошёл наконец, по своему обыкновению, вяло и не торопясь, как будто сердясь на глупость зрителей, не узнавших в море озера: "Полноте шутить и выдумывать; пора ехать. Отдайте мне эскиз..." - говорил он нам. Но, получив его, он при первом взгляде страшно побледнел. Жаль было смотреть на его глупо-растерянную физиономию. Он поворачивал злополучный кусок бристольского картона во все стороны: вверх, вниз, на изнанку, и не мог придти в себя от изумления. Затем он бросился, как угорелый, к уложенной уже папке и, сорвав завязки, разметал в одну секунду сотню эскизов и бумаг, как бы ища чего-то... Не найдя желаемого, он снова принялся за рисунок, и вдруг, закрыв лицо руками, обессиленный и точно сражённый, опустился на песок. Мы все молчали, изредка переглядываясь и даже забывая отвечать Такуру, стоявшему уже на пароме и звавшему нас ехать.
       - Послушайте, У***, - ласково заговорил с ним добродушный полковник, словно обращаясь к больному ребёнку. - Скажите, вы помните, что вы рисовали этот вид?..
       Англичанин долго молчал; наконец произнёс хриплым, дрожащим от волнения голосом: "Да, помню всё. Конечно, я его рисовал, но рисовал с натуры, рисовал то, что видел всё время пред глазами своими. Вот это-то и есть самое ужасное!" (У*** сохранил этот рисунок, но никогда не намекает на его происхождение).
       - Но почему же такое "ужасное"? Просто имело место временное влияние одной могучей воли на другую, менее мощную... Вы просто находились под "биологическим влиянием", как говорят д-р Карпентер и Крукс.
       - Вот это именно и страшит меня. Теперь припоминаю всё. Более часа я рисовал этот вид: я его увидел с первой минуты на противоположном берегу озера и, видя его, всё время не находил в этом ничего странного. Я вполне сознавал, или скорее воображал, что рисую то, что все видят пред собою. Я совершенно утратил воспоминание о береге, как я его видел за минуту до того, и как я его снова вижу. Но как объяснить это? Великий Боже! Неужели эти проклятые индусы действительно обладают тайной такого могущества? Полковник, я сойду с ума, если бы мне пришлось верить всему этому!..
       - Ни за что, - шепнул ему Нараян с блеском торжества в пылающих глазах, - вы теперь не в состоянии более отвергать великую древнюю науку йога-видьи моей родины!..
       У*** не отвечал. Шатаясь, словно пьяный, он взошёл на паром и, избегая взгляда Такура, сел спиной ко всем у края и погрузился в созерцание воды".

(Е.П.Блаватская, "Из пешер и
дебрей Индостана", с.193-203)


       P.S. Российские политики и прочие, смотрящие в рот западным моральным дистрофикам, которые выступают за свободу "сильных" эксплуатировать "слабых", - вам бы лучше повернуть свои плоские головы к востоку, туда, где встаёт не только физическое, но и духовное Солнце. Зачем вам эти расписные хоромы западной демократии, стоящие на боли и крови других народов? Придёт время - и все эти люди-манекены переполнят чашу Кармы, которая опрокинется на них справедливым возмездием, и они сгинут со всем их чванным величием, как сгинули до них многие и ещё более "великие". Мудрость Востока открыта Человечеству, это призыв к братству на основе Духовного Знания, а не экономической конкуренции. Опомнитесь, господа-товарищи, пока ещё не поздно!
Первая страница       Следующая статья номера